[31.08.1999, 18:52:48]
Кирилл Куталов
Русский Журнал
"Контрапункт", ежемесячный литературный журнал, N 3/1999, Бостон
На первый взгляд, идея номера выглядит спорной - под одной обложкой объединены две слишком громоздкие темы: во-первых, "балканский вопрос", во-вторых, двухсотлетие Пушкина. Казалось бы, сделать это достаточно сложно, и в лучшем случае эффект может быть достигнут чисто формальный - мол, отметились, внесли скромную лепту. Однако на деле все оказывается иначе.
В редакторском вступлении заявлено, что подборка раздела публикаций, посвященная Милораду Павичу, - выражение позиции "Контрапункта" по "балканскому вопросу". Лучший ход придумать сложно, и дело не только в бесспорности "самого известного писателя самой ненавидимой в мире нации". Сам вопрос поставлен здесь в несколько ином ракурсе: Балканы - это не только то, что происходит сейчас, Балканы - это ось всего ХХ века, явственно протягивающаяся и в ХХI. Открывает раздел впервые публикуемое на русском эссе "последнего византийца" "Эпитафия ХХ веку". Несмотря на пугающее название, текст довольно оптимистичен, как и следующее за ним интервью с писателем. Раздел задает тон всему журналу, большинство материалов которого приобретают в соседстве друг с другом дополнительное звучание.
Если и необходимо оправдание помещению Милорада Павича в журнал русской литературы, то оно дается в заметке Александра Гениса "Милорад Павич: двоюродный классик", один из главных тезисов которой - общий для российского и сербского читателя корень мысли, благодаря чему Павич так быстро сделался культовым персонажем в России. В принципе, это немного излишне, потому как здесь уже работает формальная привязка, позволяющая сделать плавный переход ко второй теме номера, пушкинской - в конце концов общеизвестно, что в молодости Павич переложил на сербский язык "Евгения Онегина".
"Cпособ чтения" - не только одна из тем, затронутых в интервью с Милорадом Павичем, но и своего рода скрытая несущая конструкция всего третьего номера "Контрапункта". Под способом чтения здесь понимается целый ряд модных проблем. Это, конечно же, переводимость культур, о чем - в эссе Виктора Пелевина "Место зимовки". Русское мышление афористично, афоризм, пословица - эссенция хрестоматийных произведений русской литературы. В эссе дан неожиданный пример взгляда сквозь эту призму на японскую культуру, культуру принципиально иную, настолько иную, что сама она рассматривается как что-то вроде афоризма.
Пелевинский текст, являясь, бесспорно, игровым, все же подразумевает перевод с некоего оригинала, пусть и стилизацию "под перевод", что предполагает известную строгость в следовании этому самому оригиналу. "Римские рассказы" Генриха Сапгира поддерживают ту же тему, но раскрывают ее по-иному. При бесспорной художественности элемент анализа здесь стоит далеко не на последнем месте. В трех рассказах в жанре путевых заметок речь идет не столько о переводимости культур, сколько об узнавании и постижении своего в ином, об освоении иного через собственные культурные стереотипы. В итоге название подборки получает другое значение, ведь Москва тоже, говорят, в некотором смысле Рим.
Несколько выбивается из общего тона большое эссе Антона Долина "На разных берегах". Под "разными берегами" здесь, скорее всего, следует понимать Россию и Америку, или, шире, Россию и Запад (есть такой собирательный образ), а несколько вяло сформулированная автором задача сводится в основном к тому, чтобы показать, что берега эти не такие уж и разные. Однако выглядит это неубедительно, к тому же слишком поверхностны приводимые в подтверждение примеры (чтобы не сказать одиозны, как "Сибирский цирюльник" и "Титаник"). Может, кстати, оказаться, что текст этот явился результатом превратности редакторского метода, ведь формально эссе "правильное": начинается с Югославии, заканчивается Пушкиным...
Кстати, о Пушкине. Тема представлена тремя материалами, среди которых - что действительно радует - ни одного восклицания "всех румяней и смуглее".
Во-первых, это безымянная пьеса Андрея Битова для Тбилисского театра марионеток Резо Габриадзе, предваренная статьей автора об истории создания произведения. Жаль, что не вошла в публикацию вторая часть, принадлежащая Габриадзе, - ее битовский пересказ весьма интригует.
"Прогулки по Пушкинскому дому" историка литературы Андрея Чернова посвящены ненормативному Пушкину. Однако псевдоскандальные (и неоднократно опубликованные в самых разных изданиях) материалы в работе отнюдь не доминируют - автор перевел внимание с явных "непристойностей", на скрытые, требующие скрупулезной расшифровки, а то и эксперимента по дописыванию, несмотря на некоторую кощунственность этого определения. Кстати, эти подводные течения, будучи переведены из плана подтекста на свет Божий, не обязательно оказываются непристойностями. Результат же достигнут несколько двусмысленный: в определенный момент закрадывается подозрение в том, что автор несколько теряет чувство той границы, за которой заканчивается интерпретация и начинается комментаторский произвол. Хотя это замечание тоже можно отнести в разряд "о способе чтения".
Третий материал - "Толстые и Пушкин" Аллы Гелих. Добротно сделанное и довольно информативное эссе, уместно смотревшееся бы практически в любом литературоведческом издании. Некоторая маргинальность темы вкупе с обилием интересных деталей наводит на мысль, что автор несколько поскупился и работа эта первоначально была большего объема.
Зато окончание "Комментариев к пройденному" Бориса Стругацкого, самый объемный материал номера, несколько сбивает читателя с четкого ритма журнала. Интерес здесь представляет главка под названием "Наша биография" - по сути дела, полноценное и не слишком известное произведение АБС. Остальное - история публикации "Пикника" - выглядит несколько неубедительно, причем даже для самого автора. В самом деле, те, кто помнит, кто такие Беляев, Демичев и прочие монстры советской идеологической цензуры, не узнают из этого материала ничего принципиально нового, тем же, кому эти фамилии ни о чем не говорят, читать будет, мягко говоря, скучновато. Что сам же Борис Натанович несколько кокетливо и признает.
В номере две поэтические подборки, удачно дополняющие друг друга. Стихи питерского поэта Вячеслава Лейкина, объединенные под названием "Постижение тьмы", интересны уже хотя бы тем, что автор, как это ни странно звучит на сегодняшний день, является, ни много ни мало, основателем поэтической школы. Второй из представленных поэтов, Вениамин Блаженный (Айзенштадт) - культурный антипод Лейкина. Если последний - мастер, тексты которого безукоризненны по многим академическим меркам, минский поэт дает пример судьбы юродивого ХХ века: здесь и раннее сиротство, и сумасшедший дом, и артель инвалидов. Об изощренной барочной технике, как в текстах Лейкина, тут нет и речи, "Добрая весть" - стихи болезненные, безыскусные и пронзительные.
Подводя итог, третий номер "Контрапункта" можно вкратце определить как интересное чтение, начисто лишенное навязшей в зубах патетики. Даже обе заявленные темы, сколь бы громоздкими они ни казались вначале, по прочтении журнала теряют свои угрожающие очертания, становятся тем, чем, собственно, им и нужно быть в данном контексте - поводом для интеллигентного разговора. А это, если угодно, вкус.
Иван Давыдов о политике в Сети
Андрей Мадисон: политический обзор ведущих российских газет и журналов
|
