[23.08.1999, 17:57:29]
Игорь Потапов
Русский Журнал,
<igorpotapov@yahoo.com>
Генис А. Довлатов и окрестности
Генис А. Довлатов и окрестности. - М.: Вагриус, 1999. 300 с.; тираж 5000 экз.; ISBN 5-7027-0814-8.
Долгие годы нам казалось, что Вайль и Генис - понятия нерасторжимые. Точнее, каждый второй был глубоко убежден в том, что это один автор - умный, обаятельный и бородатый. "Родная речь", "Американа", "Русская кухня в изгнании", "60-е: Мир советского человека" - фирменное сочетание легкости стиля и глубины содержания с каждой новой книгой только закрепляло сложившееся впечатление. В последнее время, однако, оказалось, что их двое: то Петр Вайль появится отдельно от Александра Гениса, то наоборот. Начиналось все потихоньку - с невинных журнальных публикаций. Но вот привычный двуединый образ получил сокрушительный удар: "Независимая газета" издала "Гений места" - давно ожидавшийся труд Вайля, а "Вагриус" ответил книгой Гениса "Довлатов и окрестности.
Отметим, что это сразу же вызвало массу проблем, и прежде всего - как именовать каждую из отделившихся половинок? Вместе они были неповторимым автором, а по отдельности? Проще всего с Вайлем, занимающим пост редактора информационных программ на Радио Свобода - его можно назвать хотя бы журналистом. С его былым напарником (подельником?) гораздо труднее, и заметки о нем в отечественной прессе - хорошее тому подтверждение. Кто же он, загадочная маска? Филолог, культуролог, прозаик, эссеист, интеллектуал, свободный художник - вот неполный перечень возможных ответов, и поди выбери правильный.
А ведь не меньше проблем и с его новой книгой! Сам автор не без гордости называет свое произведение "филологическим романом", однако уже аннотация на обороте обложки несколько озадаченно суммирует: "Исполненное в свободном жанре повествование... вызывает в памяти и "Роман без вранья" Анатолия Мариенгофа, и "Прогулки с Пушкиным" Андрея Синявского". В первой же строке книги можно найти: "Сегодня мемуары пишет и стар и млад", - так это мемуары! Тем более, что чуть дальше Генис глубокомысленно добавляет: "Раньше воспоминания писали, чтобы оценить прошлое, теперь - чтобы убедиться: оно было. Удостовериться в том, что у нас была история - своя, а не общая". У нас (как следует из той же первой главы) - значит: у последнего советского поколения. Все понятно, скажет искушенный читатель - вот и еще одно дополнение к уже вышедшим памяткам Евгения Рейна и Анатолия Наймана.
Действительно, новая книга Гениса больше похожа на мемуары, чем на что-либо другое. Более того, у этих мемуаров есть свой герой - речь действительно идет о Довлатове, причем каждая глава добавляет новые штрихи к его портрету. "Последнее советское поколение" - Довлатов и окружение (друзья и герои книг, советская власть и антикоммунисты); "Смех и трепет" - Довлатов и юмор ("Сергей учил расходовать юмор экономно"); "Поэтика тюрьмы" - Довлатов и Зона ("Сергей не мог принять приговор Шаламова тюрьме, ибо именно в зоне он понял, что в мире нет ничего черно-белого"); "Любите ли вы рыбу?" - три воплощения (три источника, три составные части) Довлатова: рассказчик, писатель, журналист; "Щи из боржоми" - Довлатов и национальный вопрос ("Перкеле, - задумался Густав, - одни жиды..."); "Tere-tere" - эстонский след ("Весной 97-го я приехал в Эстонию. Вовсе не из-за Довлатова"); "Поэзия и правда" - поэзия и правда; "Все мы не красавцы" - все мы не красавцы; "Пустое зеркало"; "Роман пунктиром"; "Концерт для голоса с акцентом"... И так далее, и так далее, и так далее.
Великий русский писатель предстает перед нами многогранным как бриллиант - и убедительно сверкает всеми своими гранями. Иногда совсем уж неожиданными - например, в качестве издателя журнала "Русский плейбой". Но как бы ярко ни блистал главный герой - в каждой главе, на каждой странице, то обгоняя на шаг, то приволакивая ногу, подмигивает и строит рожи его alter ego - персонаж не менее блестящий и не менее главный. Этого персонажа зовут Александр Генис. Уже на третьей странице он честно заявляет: "Книги о других пишут, когда нечего сказать о себе. В данном случае это не так. Я-то как раз ее и пишу, рассчитывая поговорить о себе". И еще: "У меня второй сюжет как раз и есть жизнь автора, моя жизнь". Возникает как бы новый подзаголовок книги - "Я и Довлатов". Почти что название нового жанра, тем более что Генис в этом жанре не первопроходец - вспомним хотя бы "Ножик Сережи Довлатова" Михаила Веллера.
Конечно, несмотря на общую тему, разница между произведениями Веллера и Гениса огромная. И не только в сюжете: один Довлатова лично почти не знал, но, тем не менее, был им обижен; второй - не только знал, но и дружил. Главное различие - в манере изложения. Если в "Ножике" - вполне традиционное линейное повествование, простое как антрекот, то в "Окрестностях" - немыслимая окрошка, странное варево, баранье рагу. Смесь абсолютно бытовых подробностей и баек (которые вполне на месте в мемуарах) с отдельными экземплярами литературного анализа (вот вам и пресловутый "филологический роман"), плюс - масса вставок, которые сложно охарактеризовать и которые притянуты за уши совсем уже сложной системой аллюзий. Цель этих отступлений непонятна (кроме разве что создания впечатления от всесторонней эрудированности автора).
Имеет ли прямое отношение к Довлатову или его окрестностям разбор творчества Брейгеля или характеристика японских традиционных трехстиший "хокку"? С ходу и не сообразишь - а вот Генис такую связь находит и с удовольствием использует. Правда, в итоге создается впечатление тех самых исторических романов, которые, по словам Гениса, Довлатов презирал, ибо в них "эрудиция сходит за талант". Я не хочу сказать, что у Гениса таланта больше, чем эрудиции, но уж больно странный гибрид того и другого получается в итоге. Не знаю, как его и классифицировать. Заметки на полях энциклопедического словаря? Записные книжные полки? Школьное сочинение на тему "Как я провел жизнь и что оттуда вынес"?
Честно говоря, лишь после этой книги мне стала понятна "вся соль" хрестоматийной истории, рассказанной некогда Довлатовым о Генисе (и которую последний с самоуничижительным злорадством цитирует): "Генис написал передачу для радио "Либерти". Там было множество научных слов - "аллюзия", "цезура", "консеквентный". Редактор сказал Генису - такие передачи и глушить необязательно. Все равно понимают их лишь доценты МГУ". Тем более, что "красивый и плотный" Генис спешит добавить: "Ничего такого я не помню, а что значит "консеквентный", до сих пор не знаю и знать не хочу". Дочитав до этого места, любой, знакомый хотя бы с "Вавилонской башней" того же автора, хитро усмехнется себе в усы и пробормочет: "Уж кто-кто, а ОН - знает". И будет прав.
Еще одна беда Гениса в том, что он не умеет прокладывать хрусталь картоном. "Походя разбрасывает "зернистые мысли", каждой из которых тороватому хозяину хватило бы на диссертацию". О ком это написано? Генисом о Борисе Парамонове, или Генисом - о себе? Мне больше по сердцу второй вариант - уж очень он соответствует действительности. Правда, у Гениса "зернистые мысли" не разбросаны походя, а усердно рассажены - с утомительной частотой. В итоге возникает "генисовский" стиль повествования, стиль неровный, увлекательный, но вместе с тем иногда излишне вычурный и усложненный. Одна из самых безобидных сентенций: "Довлатовское многоточие больше напоминает не пунктуационный знак, а дорожный. Он указывает на перекресток текста с пустотой. Каверны, пунктиром выгрызенные в теле текста, придают ему элегантную воздушность, как дырки - швейцарскому сыру". Вот именно - элегантная воздушность. Лучшее определение прозы Александра Гениса. Представим себе швейцарский сыр, на 90% состоящий из воздушности, и на 10% - собственно из сыра. Эдакое суфле, сильно растянутое во всех направлениях. Смотреть на подобное блюдо занимательно, насыщаться им - проблематично.
Из этого не следует, что новая книга Гениса непригодна к "употреблению в пищу" - отнюдь. Но... не тянет при этом на главное блюдо. Так - безделица, десерт, легкая закуска, призванная раззадорить аппетит. Правда-правда, отжать бы из этого текста "самый сок" - и вышло бы неплохое предисловие ко всем последующим собраниям сочинений Сергея Донатовича. И если бы я не был знаком с творчеством Довлатова, уж непременно взялся бы за его литературное наследие, прочитав перед этим Гениса. И сам бы взялся, и друзьям бы посоветовал.
Ах да, чуть не забыл. В той же самой книге Александра Гениса представлены еще два его произведения - "Бродский в Нью-Йорке" и "Темнота и тишина. Искусство вычитания". Но к Довлатову они отношения не имеют.
|
