[20.07.1999, 19:05:18]
Владимир Тучков
Русский Журнал,
<tuchkov@rinet.ru>
Новые книги Нины Садур и ее дочери Екатерины
Нина Садур. Обморок. Книга пьес. - Вологда. 1999. - 26,25 усл. п. л.; тираж 2000 экз.; ISBN 5-85402-045-1.
Екатерина Садур. Праздник старух на море. - Вологда. 1998. - 26 усл. п. л.; тираж 2000 экз.; ISBN 5-900304-30-2.
Сравнительно недавно, в 1997 году, на прилавках московских магазинов появилась книга прозы Нины Садур "Сад" со столь же загадочными выходными данными - "Вологда". Хотя могло бы и значиться просто и без затей: "Россия". Сей библиографический парадокс можно объяснить тем, что у Нины Николаевны с отечественными издателями уже довольно давно установились странные взаимоотношения. Издатели Садур, во-первых, побаиваются за демонизма ее творчества, во-вторых, не рассчитывают вернуть через розничную торговую сеть издательских затрат. А в-третьих, не понимают ее генезиса, не знают, в какую графу "единой литературной классификации" следует ее вписать. Садур же, в свою очередь, сильно раздражается в издательский адрес и в сердцах произносит: "Они же печатают литературу для водопроводчиков", маскируя тем самым свою душевную ранимость.
В результате Нина Николаевна Садур по отношению к официальной литературе (а другую она не знает и знать не хочет) находится почти в такой же оппозиции и круговой обороне, что и Всеволод Николаевич Некрасов.
По этой драматической причине писательница в знак величайшей милости позволила издать себя (а также свою дочь Екатерину) прогрессивному и литературно чуткому вологодскому предпринимателю Герману Титову. В чем, кстати, просматривается реминисценция одной ее пьесы, где говорится, что Юрия Гагарина "забрали", чтобы сберечь его для важных дел. Издание Садур - дело вполне важное и полезное.
Путаница, которая существует по поводу места Нины Садур в отечественной словесности вполне понятна и объяснима. Во-первых, такие чистые эстеты, как, скажем, Анатолий Гаврилов или Евгений Харитонов, не пропагандирующие каких-либо конкретных идей, у нас еще долго будут располагаться в маргинальной зоне. Садур принадлежит именно к такой литературной генерации.
Во-вторых, если говорить о ее прозе, а не драматургии, то ее жанр трудно формулируем. Конечно, в общих чертах - это лирическая проза. Хоть местоимение "я" автор и употребляет крайне редко. Но ее последние вещи по степени концентрации настолько приближаются к поэзии, что можно брать целые куски и продавать не постранично, а построчно. Вот это может быть стихотворением "Зимняя рысь":
"Носит молоко без крышки тем не менее, думая о поросенке, дровах, скрипя снегом и не знает, какую мрачную дикую страсть она уже разожгла, баба эта, Иванова, и что дошло уже до отчаяния: одинокая тварь борется с собой, не хочет, но не может - каждый день приползает к тропинке, в ужасе, в слезах глядя на румяную бабу. Правда, Иванова что-то чувствует, слабый, теплый касается щек Ивановой всхлип. Но она думает, что это морозец. Топает Иванова, спешит в поселок сдать молоко. А тварь остается одна в вечереющем лесу, в прохладном родимом лесу тварь со своим алчным горем. Она корчится, тварь, не ведая, что стыдно ведет себя, тварь она, всю себя кусает, где может достать, гонит прочь от себя видение бабы, но что она может, маленькая кошечка, на которую упало такое? Она ползает по снегу, белый пушистый живот остужая, мяучит и вьется, температурит, царапает воздух протяжными лапами...
А дальше двадцать мужиков. Двадцать лучших мужиков поселка аж закричали, поняв все. Стали точить ножи, лязгать ружьями. Собаки сошли с ума от них. Бешеные пинали собак своих бешеных. Обобранные, глядели на жен ненавистно. А ясная и все забывшая рысь играла снежком-колобком, ушки домиком, лапки колечком, грациозная радость леса. Нюхала воздух, любила жизнь. Гонялась за зайчиком. Сама была зайчиком на снегу..."
Все это языковое великолепие, конечно же, автор имеет возможность воплощать преимущественно в прозе, а не в драматургии, законы которой не позволяют особо разгуляться. Однако какие-то куски из романов Садур органично вставляет и в пьесы, говорить о которых нам необходимо по причине наличия информационного повода - выхода сборника пьес.
В "Обморок" вошло большинство из написанного для театра. От ставшей уже хрестоматийной "Чудной бабы" до только что поставленного на сцене Ленкома "Брата Чичикова". Включая еще никем не виданный "Чардым", где, примитивно выражаясь, речь идет об исходе русских не в какие-то пустыни, а в великую отечественную реку Волгу.
Вообще, мистические мотивы характерны для драматургии Нины Садур, на которых замешана также и ее проза. Не случайно, ее любимый писатель - Гоголь. Да и живет она в соседнем доме с его памятником и местом последнего проживания.
Однако это не "научная" мистика, основанная на герметичных учениях и тайных ритуалах, а народная, которая, впрочем, даст сто очков вперед любому Папюсу. Нина Садур оперирует какими-то очень существенными, узловыми архетипическими понятиями, явлениями и образами. Молоко, старуха, птица, материнство, любовь, тесно переплетенная со смертью, древние дети, изменение личины (посредством пластической операции), милосердные хищники, мудрое безумие...
Поверхностные люди порой упрекают Садур в том, что она частенько расписывает по ролям известные прозаические произведения Гоголя, Лескова, иных уважаемых литераторов. При этом неизменно ставится сакраментальный вопрос: "А творчество ли это?" Вне всякого сомнения, творчество. Поскольку Садур как бы проживает интерпретируемые произведения и, максимально сохраняя фабулу и текст покойного автора, по-своему осмысливает время и место действия. Это можно определить как литературоведческие изыскания, преподносимые в форме драматургии. Скажем, приятный во всех отношениях господин Чичиков ездит по тем же самым населенным пунктам, что и у Гоголя, общается с теми же самыми людьми и совершает те же самые торговые операции. Однако в финале выясняется, что он - существо нерожденное, эмбрион, свернувшийся калачиком в утробе матери-России, что его сотрясают мощные удары материнского сердца, заставляя по-петрушечьи плясать на сцене жизни. Что это некая вероятность, нынче реализовавшаяся на все сто.
Конечно, любой драматург сильно рискует нарваться на некомпетентное или спекулятивное сценическое воплощение любой своей пьесы. Так на одном театральном фестивале я наблюдал постановку садуровской "Панночки" (гоголевский "Вий") силами омской студии. И хоть в пьесе речь ведется о всесокрушающей, в том числе и самое себя, любви-страсти-безумии, студийцы усиленно молотили зрителя лишь по тем психическим центрам, которые отвечают за страх и ужас. Публики собралось изрядно, сидели в проходе на ступенях. Какая-то впечатлительная барышня в самых физиологических местах в ужасе откидывалась назад и ударялась затылком о мои колени, на которых вечером я обнаружил синяки. К пьесе Садур это не имело никакого отношения.
Стало быть, выход "Обморока" не только полезен, но и необходим. Перед тем как пойти в театр читаешь пьесу, затем смотришь спектакль и идешь к администратору требовать возврата денег за неадекватное сценическое воплощение замыслов автора.
Что же касается книги Садур-младшей "Праздник старух на море", в которую вошли одноименная повесть, романы "Дети лета тише воды и ниже травы", "Из тени в свет перелетая", повесть "Перелетные работы" и два рассказа, то ее жанр можно определить как "детские мемуары". Автор ведет речь от лица некой девочки, возраст которой колеблется от золотой дошкольной поры до юношества (в смысле - девушества), включая период угловатого отрочества. Данная девочка, меняющая по ходу книги имена, тем не менее является существом вполне цельным, с конкретными вкусами, пристрастиями и реакциями на окружающий мир. Было в русской литературе "Детство Темы", теперь вот появилось "Детство Кати".
В силу своей молодости (многие вещи написаны до двадцати лет) автор дает нам вполне объективную картину, не ретушированную стремлением поэтизации и гуманизации детского мира. Мир этот достаточно жесток, эгоистичен, хотя и не без возвышенных порывов юной, неиспорченной лицемерием души.
Чтение вполне увлекательное, поучительное и для кого-то ностальгическое. Однако ставящее ряд вопросов. Стилистически Екатерина Садур в значительной степени близка Нине Садур. Однако, в отличие от матери, ее слог в состоянии экспрессии подходит к той критической черте, за которой начинаются всяческие красивости, густо посыпанные сахарной пудрой. "Предателей не было, - рассказывала бабка. - Был один дезертир, он прострелил себе ногу. А предатель, Светочка, тот, чья душа не вместила подвиг. - А герои? - Герои те, - продолжала бабка, - чья душа подвигом ослеплена... После подвига душа засыпает и ничего не видит, чтобы не беспокоиться". "И тогда я поняла, что мне не умереть хотелось, а просто тоска по жизни была невыносимо сильна". "Раньше, до прихода Натки, морщины на его лице казались мне безнадежной решеткой старости. Но сейчас он сидел в тени, на высоком стуле с круглой выгнутой спинкой, и его лицо напоминало портрет, нарисованный карандашом, но не сплошной линией, а отрывистыми штрихами. У него были длинные печальные глаза и злой рот. Казалось, что рот поссорился со всеми остальными чертами и говорит то, что совсем не следовало говорить. И все лицо сейчас очень печалится за его кривящиеся губы".
Все это свидетельствует о том, что Садур-младшей пригодилась бы помощь чуткого редактора, которого, естественно, не было в "издательстве" "Вологда".
Еще один скользкий момент - автобиографичность, граничащая чуть ли не с документальностью. Правда жизни, конечно, хороша, с точки зрения почвеннического литературного крыла, которое составляют преимущественно люди пожилые, консервативные. А Екатерине Садур еще жить и жить. И правда искусства всегда оказывается сильней правды жизни.
Но по понятиям проза Екатерины Садур имеет все данные для того, чтобы вырасти во что-то яркое, индивидуальное, на три головы возвышающееся над "литературой для водопроводчиков". Для этого есть все предпосылки. Главное - правильно распорядиться талантом, вопреки и невзирая на династические соображения.
|
