[19.08.1999, 20:08:17]
Татьяна Ирмияева
Русский Журнал,
<denis@russ.ru>
Душевные смуты обыденного сознания
Роберт Музиль. Малая проза. - М.: "КАНОН-пресс-Ц" - Кучково поле", 1999.
"Великая литература XX века", - так будут писать критики века ХХI-го, указывая своим современникам-писателям на их ничтожество и малоталантливость. Большое видится на расстоянии - как ни избито это выражение, но оно отражает реальность. Еще десять лет назад всем казалось аксиомой, что "литературы нет", не то что великой, а и самой скромной - нет даже так называемого "литературного фона" или "среды", питательной для грядущих литературных гениев. В ожидании таковых критики всегда вынуждены заниматься кем придется. Ситуация вполне типичная. Так было и во времена Роберта Музиля (1880 -1942) - гениального австрийского писателя, еще одного из тех, чьим талантам мешала расцвести в полной мере ужасающая нужда и бытовая неустроенность. При жизни он не был широко известен, даже напротив - забыт и отвергнут. И вот теперь, как свет далекой звезды, книги Роберта Музиля приходят к нам, и мы, словно во времена великих географических открытий, вступаем на берег нового литературного континента. Хотя справедливости ради следует отметить, что имя Роберта Музиля нам знакомо. Некоторые его вещи появлялись в периодике в разное время, его упоминали по разным поводам критики, но цельного представления о писательском и жизненном пути Музиля из этих фрагментов не складывалось. Возможность познакомиться с его творчеством основательнее появилась только сейчас: в московском издательстве "КАНОН-пресс-Ц" - Кучково поле" вышел двухтомник Роберта Музиля "Малая проза" (1999). Финансовую поддержу изданию оказало Министерство иностранных дел Австрийской республики. В эти два тома вошли так называемый роман воспитания "Душевные смуты воспитанника Терлоса", новеллы, пьесы, афоризмы, эссе, дневники и выступления. Книги прекрасно оформлены, хорошо откомментированы, первый том предваряет блистательная статья Альберта Карельского, памяти которого и посвящается издание.
Читать Роберта Музиля нелегко, вхождение в его системы "изображения и выражения" дается не сразу. Но изумительный язык писателя завораживает и ведет, исподволь внушая уверенность, что эта серьезность и есть глубочайшее уважение к читателю, вера в его незаурядный интеллект, в его способность понять самые сложные и тонкие вещи.
Начать лучше всего с новелл "Три женщины", помещенных во втором томе, -"Гриджия" (1921), "Португалка" (1923) и "Тонка" (1922). Через эти новеллы путь читателя пролегает от первозданного мира отношений так называемых простых людей к мистицизму средневековья и далее - к напряженному психологизму современности, когда повествование все более сужается - от противостояния, противосуществования двух людей до внутреннего разлада в человечески душе. Новелла "Тонка" в этом отношении обнаруживает некую постоянную в творчестве Музиля, которая окрашивает все странным свечением неосознаваемого человеческого "я" - бессловесного, но, тем не менее, мощно вторгающегося в "дневные" сферы сознания и управляющего им. Милая девушка Тонка без сомнения хороша: свежесть юного лица, безыскусность поведения, простота и открытость души - вот что привлекло молодого человека недюжинного ума, подающего большие надежды молодого ученого к этому цветку среди отбросов. Что могло быть общего между ними - живущей как травинка в поле девушкой и призванного к служению обществу молодым человеком? Но может быть, так и следует жить, как жила Тонка, подобно птице небесной, ни о чем не задумываясь, отдавая себя каждому мгновению и не придавая значения тому, что это за мгновение, ничего не требуя взамен и ни на что не притязая? Было в Тонке нечто, что "окликнуло" и повело за собой с неотвратимостью судьбы, что заставило молодого человека соединить с этой девушкой жизнь. События закончились трагически: Тонка погибла в силу странных обстоятельств, осознать и выразить которые она не могла. Кроткая и безропотная, как домашний зверек, Тонка задала неразрешимую задачу блестящему уму героя новеллы. И только закрадывается сомненье: не столь же ли порочна в человеческом обществе животная бессловесность и "простота" души, как и красноречивость изощренной лжи?
Не менее трудные загадки задают читателю и две другие новеллы Музиля: "Созревание любви" и "Искушение кроткой Вероники" (1911). Написанные виртуозно сложным языком, отражающим мучительно трудную работу автора по извлечению из пропастей человеческого духа того, что вечно прячется и ускользает, новеллы до некоторой степени проясняют ту сверхцель, которую ставил перед собой Музиль. Две новеллы объединены общим названием "Соединения". Нечто парадоксальное и горько-ироническое заключено в несоответствии содержания новелл этому заголовку, поскольку повествование посвящено разрыву человеческих отношений. Здесь обнаруживается главный герой Музиля, в данном случае это героиня, жизнь которой странно двойственна: она мыслит себя такой, какой в действительности не является, но какова она в действительности, становится ясно не из ее представлений о себе, а из ее поступков.
Постоянное усилие героев идентифицировать себя с самими собой - вот генератор напряженности в новеллах Музиля. В "Созревании любви" Клодина бесконечно занята лишь тем, что мысленно, "разумно", наблюдает собственное соскальзывание к краю пропасти духовного банкротства: она не видит средств (и такая трезвость характерна для погруженных в рациональное героев Музиля) к тому, чтобы удержаться от предательства любимого человека. У нее нет и не было никогда в прошлом никаких душевных возможностей хранить себя, как некую неразменную величину. И это внутреннее состояние Клодины в новелле далеко не суд совести, а нечто другое - тонкое, всепроникающее, парализующее волю искушение, исходящее вовсе не от другого мужчины (не случайно он присутствует в новелле как смутная тень), а то истинное искушение, исходящее от нее самой, перед которым она и не смогла в итоге устоять.
В новелле "Искушение кроткой Вероники" мы опять видим ту же ситуацию жестокой расправы героини с чувствами влюбленных в нее двух молодых людей. Вскрывает ли Музиль пустоту героини, клеймит ли он ее за порочность? Нет, лишь горечь в общем названии новелл снова и снова подсказывает нам, как автор относится к своим героиням - неисправимым лгуньях и предательницах, но, увы, таким обыденным и каждодневно примелькавшимся. Может быть, подобно Достоевскому, которым Музиль восхищался, автор хочет показать нам бездны человеческого падения, человеческого страдания, изображения которых у русского писателя приводят к истинному катарсису? Нет, такого в новеллах Музиля нет.
И тут следует обратиться к роману "Душевные смуты воспитанника Терлеса", хотя он написан гораздо раньше новелл - в 1902 году. Может быть, поэтому он так сложен для понимания - в нем еще не совсем ясны те писательские дороги, которыми шел Музиль. Главный герой романа Терлес, воспитанник закрытого учебного заведения, проходит путь духовного становления от детства до отрочества. Ключевой момент этого становления - упоминаемая вкратце размолвка Терлеса с его первым другом в интернате князем Г. На этом эпизоде автор заостряет наше внимание, говоря, что "он типичен для того, что готовилось тогда в Терлесе к дальнейшему развитию". И все-таки этот эпизод как будто незначителен по сравнению с "огромностью" дальнейших событий. Разрыв между друзьями произошел, как оценил его сам Терлес, "из-за глупости, из-за религии": "...как бы независимо от Терлеса разум его неудержимо накинулся на принца. Обрушив на него иронию разумного человека, Терлес варварски развалил филигранную постройку, в которой привыкла жить эта душа, и они в гневе разошлись". Так легко, без сопротивления со стороны Терлеса, из клетки на волю был выпущен сильный и неуправляемый зверь человеческого разума, и роман разворачивает перед читателем картину его разрушительных проявлений. Ничто не остановило Терлеса и двух его товарищей от беспримерной казни унижением человеческого достоинства воспитанника Базини. Никакие заповеди религии и морали не помешали им, словно никаких запретов и пределов не существовало никогда.
Свидетелем чего становится читатель романа? Нравственного падения воспитанников? Но как будто и не было особой высоты, с которой они могли бы упасть. Морализирует ли автор, описывая страдания Базини? Но Базини словно и не страдает вовсе, принимая все как должное, ведь он вор. Шаг за шагом роман складывается в грандиозное полотно обыденного сознания, лишенного глубины из-за отсутствия серьезной душевной работы у воспитанников. Сентенции Байнеберга о мистике индийского вероучения всего лишь смехотворны, а попытки Терлеса "постигнуть" простым усилием ума мнимые математические величины - неуклюжи. Именно это современное зло - амбиции разума объяснить все на свете и не объясняющего ничего, искушение пустомыслием и происходящий из этого ужасающий дефицит человечности - и является объектом пристального внимания Музиля.
|
