[10.08.1999, 20:09:06]
Александра Финогенова
Русский Журнал,
<ivand@russ.ru>
Джефф Доусон. "Тарантино"
Джефф Доусон. Тарантино. - М.: Вагриус, 1999. - 272 с.; тираж 11 000 экз.; серия "Биографии"; ISBN 5-7027-0859-8.
Исхожу из аксиомы, что все без исключения, а также их родители видели упомянутые фильмы. Только из большой любви к новому искусству вы решили узнать, из чего же, из чего же сделано Это. Как любая история о чуде, история явления народу Квентина Тарантино требует строгого соблюдения жанра. Это надо подать; а перед этим приготовить. Зрителям, подавшимся в читатели (именно в этой последовательности), приятно закивать со знанием дела: да-да, мы-то это сразу поняли. Рассказ "по горячим следам" непременно должен бить по живому, по незажившему впечатлению - как правило, очень сильному - любви или возмущения от события. Бить, потом дать обезболивающего, расслабить - и снова бить под лозунгом "то ли еще будет"!..
Примерно так здравомысляще рассуждал и автор этой книжицы. Простое и ясное название - "Тарантино" - с оправданно непереведенным подзаголовком - Inside story (все остальное качественно переведено В.Е.Виноградовой), до невозможности шаблонным, видимо, призванным добавить толику загадочности и искренности повествованию. В целом схема книги отражена в авторском вступлении. Вот характерные фразы-зазывалы: "Что же случилось с Каннами?"; "В мае 1992 года я сидел в дешевом кинотеатрике..."; "Кто знает, может быть, через двадцать лет..." Тенденция прозрачная. Но больше греет заключительное предложение, в смысле - деловое: "Приступим к работе".
Приступив к этой работе в 1995 году, т.е. на пике культовости, крутизны и т.п. Тарантино, и взяв за основу чудное мгновенье, автор вел ее в четко положенном ключе. Во-первых, биография эта - не совсем биография, десять лет из киношной жизни молодого и находящегося в добром здравии человека не дотягивают до этого определения. Правда, по свидетельству самого героя, вся его жизнь в некотором смысле была киношной; может, это и аргумент, но жанр страдает, а читатель недоумевает. Биография как таковая собирается "по кадрам" в главе "Контркультура". Мама-одиночка, трудности в школе, кино как образ жизни - в общем-то, до сих пор.
Пойдем дальше. Пусть пренебрегая хронологией, но автор строит книгу по фильмам режиссера как этапам жизни. Возможно, что это сделано в подражание ему же, герою-смертнику. Ничего удивительного, что первым в списке стоит фильм 1994 года с К.Тарантино... в главной (по глубинному смыслу) роли. Как известно, первый удар в спину зарвавшейся масс-культуре был нанесен им в 1992 году. Зато здесь: А) персонаж Тарантино зовут Destiny, "Судьба" - и открывается простор для интерпретаций судьбы в жизни самого Судьбы, он "начинает заправлять оркестром на свой лад", при этом реальный Тарантино заправляет на фабрике грез, не-реальности; Б) в этом фильме Тарантино улыбнулась Судьба, он состоялся как чистый актер не в своей картине. "Для него - долгожданное облегчение после колоссального напряжения...". К вящему изумлению зрителя-читателя оказывается, что Тарантино стал сценаристом поневоле, а всегда хотел заниматься "именно этим". Хотя после высот, взятых "Псами" и "Чтивом", нам это уже не так важно, поскольку что бы он ни заявил теперь о своем истинном призвании, это подобострастно воспринимается, как причуды Гения, - а под это дело допустимо все.
Что касается подражания герою, здесь мы подошли к сермяжной правде. Главное открытие Тарантино, по единодушному мнению критиков, - его манера повествования. Он и сам это знает: "Прелесть фильма в том, что мы вынимаем его из временного пространства кино и ставим на обычный циферблат... Хронологическая последовательность - не единственный способ подачи материала". Нельзя сказать, что сам по себе приемчик нов. Новаторским является то, что "вы точно не знаете, что произошло, каждый из героев интерпретирует события по-своему". Вот и биограф с определенной долей остроумия нарушает хронологию событий, начиная не с самого интригующего, но, по его мнению, кульминационного эпизода.
И вот - "Бешеные псы", год 1992 от Рождества Христова. Фильм-мозаика, по поводу которого будет так много восторгов и который станет его режиссерской визиткой. Этой картине - по-настоящему первой и по-настоящему его - посвящена самая большая глава биографии. Фильм анатомически разбирается от момента зачатия, трудного периода вынашивания до мучительных родов, на которых присутствовали только родители, крестные и парочка зевак (в буквальном смысле) - в том числе и наш покорный слуга, Джефф Доусон. Он отводит каждому "псу" отдельные апартаменты, и в его изображении процесс создания фильма проходит все ожидаемые стадии: не получалось (отсутствие денег и связей); начало получаться (нашелся компаньон); почти сорвалось (уходит Уокен - урезается бюджет); в последний момент идея все-таки воплощается по причине своей очевидной гениальности. Дальше дела идут если не по накатанной, то по протоптанной поколениями "темных лошадок" дорожке - в один конец, с соответствующим результатом по ставкам. Тарантино и компания буквально оказались на коне. Поскакали дальше.
Так Д. Доусон преподносит самую очевидную "фишку" Тарантино - нелинейное расположение материала при монтаже почти навязывается. Все помнят наглядное деление на главы - по версиям бандитов в "Бешеных псах" и по ситуациям в "Чтиве". Сам режиссер не то что не скрывает, а раскрывает карты: "Я всегда считал, что если вам нужно воплотить эпическую структуру в кино, то результат будет на редкость кинематографичным... Это как главы: действие перемещается из прошлого в будущее и обратно". Да и культовое название культовой картины, ставшей экранным Эго самого Тарантино, стало следствием его пристрастия к бульварным историям в период жизни в Амстердаме. Винсент-Траволта даже приобретает квазиавтобиографические черты - "деловая" командировка в Амстердам и впечатления упертого американца от европейских "мелких отличий" (ле Биг-Мак и т.д.). К литературным корням восходит и принцип создания диалогов: "ленивая перепалка" плюс "знакомое звучание" каждодневных разговорчиков - кстати, зачастую личных, чем, естественно, гордятся счастливые прототипы. Киллеры болтают про массаж ступней, один из них перед пальбой толкает целую проповедь. По сути, от догмы "злодеи - нелюди" через "благородных злодеев" мы знакомимся со "злодеями за соседним столиком". Интересы и сленг - те же, среднеобывательские. Разница лишь профессиональная. Издержки урбанизации.
Последний ингредиент, по замечанию Д.Доусона, - приправа из неожиданности и черного перца-юморка в невиданных пропорциях. Режиссер отпускает поводья, герои ведут себя так, как будто сценария не существует. Предлагается только ситуация, как в мастер-классе: "полицейский в плену у маньяка", "киллеры грабят забегаловку". А дальше - как повернется. Непредсказуемость действий героев усугубляется еще и несоответствием этих действий "базару". В то же время все вместе - закономерная часть плана Тарантино-Дестини.
Адская смесь не случайно привела к взрыву в Каннах. Вся пресса, не говоря уж о зрителях, сходится на одном: это невиданно и неслыханно. Негативных отзывов крайне мало, и они выглядят жалко. Но основные упреки достаточно серьезны. Во-первых, жестокость. Во-вторых, плагиат. Да, "тот факт, что фильм переполнен цитатами, вызвал много комментариев". Оправдывая своего героя, автор приводит обстоятельную теорию о разнице между плагиатом и данью уважения. Мол, "если следовать аргументам пуристов, то был только один вестерн, а все остальные с него содраны". Абсурдно. Мнение одного из критиков - "оригинально не то, что он делает, а то, как он компонует материал" - хвастливо подхватывается Тарантино: "Я краду из каждого фильма... и мне это нравится". Нам тоже. И хочется заключить: "а-ля" - не "ля-ля".
Как и в финале любимого фильма, Тарантино в конце книги романтично уходит в туманную дымку. Гарантировать он может только то, что "так" будет не всегда, и он думает о карьере на всю жизнь. Его биограф, подпевая, тоже гарантирует только одно: "что будет дальше" - неизвестно. Хотите Квентина - простого парня, ищите другие книжки. Но уж в чем другом, а в простоте его не "обвиняет" даже собственная мать. Тем более оправданно Д.Доусон выбирает, по сути, единственную его ипостась: Квентин - Великий и Ужасный.
|
