[07.07.1999, 16:04:04]
Макс Фрай,
<frei@russ.ru>
Пять вечеров с Адольфо Бьой Касаресом.
Вечер третий, "творческий"
В рассказе Адольфо Бьой Касареса "Память о Паулине" появляется некий Монтеро - бездарный, по мнению главного героя, литератор, автор ничем не примечательного рассказа, "жалкого подражания самым различным писателям". Тут же приводится краткое содержание рассказа - весьма экстравагантное, но действительно не слишком воодушевляющее.
"Главная мысль состояла в том, что если определенная мелодия появляется в результате взаимодействия скрипки и движений скрипача, то душа каждого человека возникает из определенных отношений между движением и материей. Герой рассказа изобретает машину, производящую души (что-то наподобие ткацкого станка из дерева и бечевок); потом герой умирает; его оплакивают и хоронят. Но тайно он продолжает жить в своей машине, которая в последнем абзаце вместе со стереоскопом и штативом на подставке из галенита оказывается в комнате, где умерла некая девушка".
Литератор Монтеро - всего лишь одно имя из длинного послужного списка демиурга Касареса. Когда писатель придумывает героев своих книг - это нормальный, привычный и довольно простой процесс, знакомый даже начинающим графоманам: худо-бедно, но какие-то личности они все-таки конструируют. Когда литератор делает героем своего повествования литератора, причем не просто упоминает о роде занятий этого персонажа, а придумывает сюжеты его книг, пишет за него отрывки текста, или даже целые произведения - это уже похоже на попытку вдохнуть душу, оживить Голема и отправить его в самостоятельное путешествие.
В африканских, полинезийских и еще черт знает каких мифах весьма распространен сюжет о неудачливом демиурге, который пытается создать человека из подручных материалов, но дальше сотворения тела (порой даже ущербного) дело не заходит; потом появляется кто-нибудь "самый главный" и шутя оживляет бессмысленное дело рук своего неудачливого коллеги. Писательское ремесло то и дело вынуждает уподобляться первому; в мечтах же многие литераторы самонадеянно отождествляют себя со вторым - тем, кто вдыхает душу. Адольфо Бьой Касарес (разумеется, он не один такой хитрый) нашел один из самых простых, понятных и, главное, легко осуществимых способов вдохнуть жизнь в тени, пляшущие на белых стенах его повествований. Заставьте своего героя писать книги, не поленитесь привести доказательства его творческой деятельности: несколько отрывков текста, или короткое стихотворение, или хотя бы беглый пересказ сюжета; снисходительно похвалите его труд, а еще лучше - снисходительно же побраните, для достоверности. Вы оглянуться не успеете, а ваш персонаж уже будет гораздо более жив, чем, к примеру, пассажиры автобуса, медленно ползущего через город в час пик: их козыри - телесная плотность и тяжелое дыхание; в его рукаве настоящий козырный туз, он - творец, он - создал нечто новое (пусть несущественное, но без него это самое "новое" никогда не появилось бы на свет).
Я уже упоминал Онорио Бустоса Домека - совершенного виртуала, вымышленного писателя, порожденного дружбой Касареса и Борхеса; в этой истории примечателен не столько он сам, сколько галерея никогда не существовавших писателей и художников, о чьих книгах и картинах с восхищением писал в своих эссе трудяга Домек. Порой мне кажется, что друзей занимал не только сам процесс игры, их окрыляла возможность своими руками увеличить число коллег: любая "творческая среда" является скорее разновидностью одиночества, так что порой элементарное увеличение количества включенных в нее имен начинает казаться благом...
Мои друзья художники в юности жили в большом, но провинциальном городе, где время (если договориться, что его ход отмечают не движения часовых стрелок, а события) течет медленно, и люди умирают от скуки чаще чем от старости. Однажды ребята решили, что вокруг слишком мало интересных художников, и это грустно. Они придумали нескольких персонажей, которых сейчас, пятнадцать лет спустя, определяют как "виртуальных". Рисовали за них странные картинки на огромных кусках фанеры и картона, писали от их имени какие-то теоретические тексты (при этом совершенно не разделяя экстравагантные взгляды своих созданий и даже не всегда понимая их терминологию), наперебой рассказывали немногочисленной городской богеме о новых молодых художниках -"совершенно сумасшедших", но "гениальных" ("ребята странные, ни с кем не тусуются, у них там какое-то свое "творческое объединение", которое им по молодости кажется чуть ли не масонской ложей"), предъявляли картины, которые им якобы оставили на хранение. В ход пошли фотографии чьих-то бывших одноклассников, было предпринято несколько достоверно скомканных "неудачных" попыток познакомить заинтригованную "культурную общественность" с загадочными "гениальными ребятами"; вечно не являющихся на встречу "виртуалов" материли со столь неподдельным остервенением, что обман так и не был раскрыт.
Картины, которые рисовали мои друзья для вымышленных "юных гениев", совершенно не были похожи на те работы, которые ребята считали "своими". Рассказ литератора Монтеро вряд ли мог бы быть написан Адольфо Бьой Касаресом. Борхес никогда не стал бы корпеть над романом "Приближение к Альмутасиму, поэтому он отдает авторство Миру Бахадуру Али из Бомбея и с легким сердцем пишет сдержанную "рецензию". Литературный "Голем" тем и отличается от псевдонима, что под псевдонимом автор пишет СВОИ вещи; а укрывшись под полой плаща своего создания - ЧУЖИЕ. Чье лицо мерещится ему в зеркале, когда он случайно отрывается от этой странной работы - об этом пусть Стивен Кинг размышляет, а я поостерегусь.
Литератор, сотворенный литератором по образу и подобию литераторскому - что может быть соблазнительнее этой лукавой игры в Создателя, милой и слегка кощунственной пародии на миф о сотворении человека по образу и подобию божьему! Не обязательно строить дом, сажать дерево, или растить сына; есть и другие способы с пользой и удовольствием провести время между рождением и смертью...
|
