Не так уж плохо иногда бывает узнать, что говоришь прозой - Журдену повезло, поскольку нашелся человек, который ему это втолковал. Объяснить русской нации, что она, то есть каждый ее представитель, живет в истории, никто не берется. Я в учителя не лезу, но все ж таки иногда хочется поделиться воспоминаниями о совсем недавних днях. Особенно сейчас, когда все ахают по поводу некоторых инициатив Евгения Примакова.

Интеллигенция накануне кризиса шумно праздновала тридцатилетие вторжения СССР в Чехословакию. Именно праздновала, публикуя в основном уже опубликованные документы и стараясь не вспоминать, что происходило семь лет назад в те же августовские дни. Группа товарищей, самозванно и самочинно именующая себя "представителями общественности России" (кто им делегировал право кого-то представлять, какая общественность?) подписала праздничное обращение к народу по поводу юбилея вторжения. Заканчивалось оно прочувствованным призывом жить не по лжи. Солженицын вроде как ни при чем. И дело не в том, что были нарушены его авторские права. В конце концов, нет большего успеха для писателя, чем сделать цитату просто частью языка, хоть бы и штампом. Дело в других красивых словах: "Перестройка 80-х и последующие события изменили наши представления об истории, о нравственности, о демократии".

Все повторяется. "Кому "открыл глаза XX съезд" - вот это и есть рабы", - сказал давно и по другому поводу Солженицын. А как назвать людей с меняющимися под влиянием текущего момента представлениями о нравственности?

А момент опять потек и поменялся. Вечный претендент на звание совести русской интеллигенции Явлинский первым произнес имя маститого академика-правдиста. Особенно он напирал на то, что у бывшего разведчика нет президентских амбиций. Станиславского среди депутатов не оказалось, хотя, сдается мне, "не верю!" вертелось у многих на языке.

Сеанс спиритизма - не политического даже, а исторического - закончился материализацией духов и раздачей постов. Темпераментные геронтократы, закружили время и начали свивать петлю. Ту самую временную петлю, придуманную фантастами, которым никогда не угнаться за реальностью. За несколько недель 1998 года нация перенеслась в 1990-й.

В августе 91-го, было страшно, но весело. В октябре 93-го, была готовность убивать, а потому все было серьезнее. В августе 98-го началось такое, чему противостоять невозможно, терпеть противно, а выживать придется, уже хотя бы потому, что отказ от выживания превратит тебя в неуловимого Джо. Боязнь показаться смешным сильнее инстинкта самосохранения.

Совок, собственно, и был силен этим. Расползающаяся повседневность - не гнилая даже, потому что гнить нечему, ибо была сомнительна ее материальность, - обволакивала человека гораздо надежнее любого КГБ. Слухи о могуществе и вездесущности которого были сильно преувеличены и шли на пользу только самой этой организации - столь же сомнительно реальной и псевдосубъектной, как и все социальное пространство.

Языческий циклизм, свивающий из времени петли, не дающий ему идти линейно, преодолим только свободной волей, осознанной как дар и задание, претворяющей время в историю. То есть во время, наполненное поступками людей и действиями человеческих общностей. А не "старыми песнями о главном" (Агузарова все ж таки рассчитывала на "новые песни о главном"), никогда не существовавшим "большим стилем". И... А чего продолжать? Язык сам все объясняет: что ни поставь в это перечисление, все будет в кавычках, все будет обрамлять знак сомнительной реальности.

Реальной, хотя и невидимой, была только петля. Она обрамляла каждое Я, пытаясь обратить в фикцию даже повседневную креативность личности. Впрочем, другой креативности не бывает. Как выяснилось, дело не в том, чтобы выйти на площадь - именно выходившие бремени свободы не вынесли и наломали-таки дров за последние годы. Дело в сознательном построении своего поведения, своих поступков в рамках реальной социальности, будь то профессиональная корпорация или церковная община. Естественно, что ни Союз советских писателей, ни парторганизация для этого не годились. Как и диссидентские общности, принадлежность к которым определялась "честным направлением", а не качеством производимого. В этом отношении любой профессионал был большим антисоветчиком, чем бездарный диссидент.

И красное колесо пока не завертелось, а коричневое дерьмо не затопило страну именно потому, что за последние годы, несмотря ни на что, позиции профессионалов... Нет, все-таки не усилились, но обозначились. Их существование стало признаваться приемлемым. Одним из таких профессионалов был уволенный Сергей Кириенко. Все дело в том, что он действовал по правилам, а потому всем, кто привык жить по советским понятиям, он враг не смертельный даже, а системный, что гораздо серьезнее. Да, вкладчикам не повезло, но пирамида ГКО, слава Богу, была обрушена. А банковской системе такие встряски только полезны.

Собственно, Кириенко - это Гайдар образца 98-го года, но только перспективнее, поскольку не только с советским опытом. Но ведь Примаков настолько не Черномырдин! И даже Маслюков. За Виктором Степановичем опыт топ-менеджера. А за ними что?

Ничего. Нет даже идеологических симпатий. Нынешнее правительство никакое - ни красное ни белое, ни черное ни серое. Оно даже не цвета хаки. Единственное, что очевидно, это пристрастие премьера к людям из спецслужб и презрение к журналистам.

Последнее, впрочем, вполне объяснимо и понятно. Чем чаще газеты публикуют под гордой рубрикой "Расследование" простые сливы, тем хуже к ним относятся сливающие. А уж за последнее время бачки просто не остывали. И понять, чем занимается пресса, становится все труднее. Это уж не четвертая власть, а так...

Подвешенность власти - это признак непрофессионализма тех у власти, кто не может даже кредит от МВФ получить, полагая, что все решится само собой, не отдавая себе отчета в том, что крайние - это они, а не те, из кого они старательно лепят представителей мирового зла. Ничего не свалить ни на Березовского, ни на Кириенко, ни на велосипедистов. Остается лишь устраивать передел власти, за которым скрывается ИБД - имитация бурной деятельности - с одной единственной целью - скрыть свою неспособность властью распорядиться.

Уж куда проще устроить выборы, чем доработать до конца срока. Только ведь получится как у плохого танцора, который обратился к хирургу, чтобы избавиться от некоторых затруднений.