На одной из дорог неподалеку от Москвы, возле старого автобусного завода в деревне Голицыно находится группа зданий, на которую указывает стрелка с надписью "Методологический учебный центр". В этом приятном месте Московская школа политических исследований, существующая уже седьмой год, проводит свои главные ежегодные собрания, на которые являются русские политики, эксперты, бизнесмены и журналисты, а также около 20 иностранцев из тех же профессиональных цехов. Эти стены повидали многих западных знаменитостей, некоторые из которых приезжали сюда по нескольку раз. Именно там всего лишь несколько дней назад я был свидетелем колоссального разрыва во взаимопонимании по косовской проблеме - разрыва, который существует между западными иностранцами и даже самыми либеральными, информированными и просвещенными русскими.

Первым на собрании говорил Владимир Рыжков, один из самых известных выпускников школы, который в свои 34 года является депутатом Думы и возглавляет блок "Наш дом Россия" - центристский, выступающий за стабильность. Его поклонники видят в нем будущего президента. Он и говорил об институте президентства в России, в частности, о том, что пребывание у власти Бориса Ельцина "следует считать шагом вперед". Общество за это время удержалось в рамках реформ и осталось открытым, но теперь пришло время превзойти огромные недостатки и ограничения периода ельцинского правления.

Это было отрадное зрелище для тех, кто полюбил Россию. Но - как всегда и поступают в России с сентиментальными - за следующим же углом их ждал удар в зубы. Вторым выступал французский политолог Доминик Муази, который решил, не без некоторого внутреннего содрогания, говорить о Косове. До этого все напоминало эпизод из известного английского фильма, в котором герой, принимая немецких гостей, громко умоляет всех прочих "не упоминать о войне". Правда, в нашем случае никто и не упоминал, пока Муази не поднялся на трибуну.

С убедительной ясностью он показал, почему эта война необходима, если мы хотим быть тем, кем себя считаем - цивилизованными обществами. Две вещи влияли на наши действия, сказал он: Освенцим, который заставляет нас реагировать на картины массовой депортации в опломбированных вагонах, и Вьетнам, который учит нас, что ввязывание в чужую войну чревато катастрофой и позором. Но на эту "драматическую диалектику" накладывается один из результатов глобализации - что ни общество, ни его лидеры не могут игнорировать кошмар, когда он совершается у всех на экранах. Из этого, продолжал Муази, следуют еще два противоречия - необходимость что-то сделать, но сделать без потери единого солдата (с нашей стороны). Для нас, европейцев, Косово стало разочарованием; оно показало, что наши возможности не соответствуют нашим идеалам, и мы снова должны обращаться к американцам, чтобы те помогали нам в нашем же доме. Но, в конечном итоге, что мы могли сделать? Мы не могли отвернуться от варварства посреди континента и оставить его безнаказанным. "Цена бездействия была бы горазда выше, чем цена действия - хотя и последняя есть и будет огромной".

Он остановился, и над его головой разразился шторм. Около 50 русских, рассевшихся длинным прямоугольником, которые в молчании слушали синхронный перевод его слов, буквально боролись за право завладеть микрофоном. Некоторые оказались сторонниками теории заговоров: они считали, что война была развязана, потому что США хотели обрушить евро, или потому что в Косове текут молочные реки в кисельных берегах, или потому что НАТО хотела испытать новейшее оружие. Другие постоянно возвращались к ключевой проблеме нарушения международного права - хрупкой субстанции, которую власть имущие могли сломать, но которая оставалась единственной защитой от необоснованных действий для безвластных (к которым они по умолчанию и с горечью причисляли и себя). Некоторые считали, что речь идет о прямой атаке на Россию; умеренные - что о косвенной. Один депутат сказал, что если бы Шотландия провгозгласила бы независимость от Соединенного Королевства, англичане бы стали ее бомбить. Муази, не спуская с лица чарующей улыбки, сказал: "Но это показывает, что вы ничего не знаете о демократии, это совершенно непредставимо". Депутат возмущенно хмыкнул и отвернулся, словно не желая продолжать разговор с таким дураком.

Речь тут не шла о разногласиях по поводу баланса возможностей, о мнении, что нужно было жить с последствиями этнической чистки, поскольку последствия ее насильственного прекращения будут хуже. Здесь была комната - нация - людей, которые все верили, что первопричина зла всегда в США и их лакеях в Европе.

Многие считают, что страшные истории беженцев - ложь. На следующее утро после выступления Муази к теме Косова вернулся Дэвид Бисли, бывший губернатор штата Южная Каролина. Он ездил на Балканы, чтобы подготовить отчет для верхушки Республиканской партии США. Он поехал туда скептиком. Проведя три недели в лагерях беженцев, он вернулся ястребом. Одна женщина описала, как сербские боевики взяли ее ребенка и вдребезги разбили его голову о стену, а потом хладнокровно пристрелили ее мужа выстрелом в голову. Возможно, отпустить ее живой было еще большей жестокостью, сказал Бисли. Но ни на одного русского, с которыми я потом говорил, этот рассказ не произвел никакого впечатления.

Философ Юрий Сенокосов, муж директора школы, сказал, что менталитет русских не изменится еще в течение двух поколений; это советский менталитет, тип взгляда на мир, согласно котоому натовские действия представляют угрозу. В этих рамках нельзя представить себе, что НАТО действует из-за гуманитарных причин. Кроме того, добавил он, Запад увлечен своего рода моральным империализмом. Он готов поверить в искренность его моральных побуждений, но навязывание их другим смахивает на действия Инквизиции. В устах человека, который из умеренности делает почти что фетиш, это было весьма веское слово.

Так что на этой интересной встрече мы, русские и западные коллеги, обнаружили, что живем в разных моральных вселенных. Богатый запад хочет остановить кошмар; он использует кадры Холокоста, чтобы напомнить себе о темных сторонах ХХ века. Но в России эти кадры не будят таких ассоциаций; их никогда не показывали в советские вермена - судьба еврейства была поглощена тем Холокостом, который случился с самой Россией. Эти кадры не вызывают у русских чувства вины; здесь нет понятия о правах человека как о самостоятельной дисциплине; мало теоретического и практического опыта глобализации, который показал бы прозрачность и пористость государственных образований и необходимость ставить права личности выше прав государства.

Так что мы говорили, говорили, но не нашли общего языка. Поэтому тему пришлось оставить.