Десять лет назад состоялся горбачевский, перестроечный первый Съезд народных депутатов СССР - событие, если вдуматься, совершено невероятное, фантастическое. В то время, когда советская власть еще в полной силе, во всяком случае, внешне - в глазах всего мира, в то время, когда КПСС еще является всемогущей "нашей родной партией", в то время, когда нормально функционируют КГБ, МВД, все органы цензуры и прочего досмотра, в Большом Кремлевском дворце сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев предоставляет слово самому страшному диссиденту, самому последовательному противнику КПСС - академику Сахарову. И Андрей Дмитриевич Сахаров поднимается на трибуну и говорит все, что хочет. И это выступление, как и ряд других, неслыханно смелых и нелицеприятных для тех, кто сидит в президиуме съезда, передаются по телевидению и по всем радиостанциям СССР.

В те дни советский народ , где бы кто ни находился - дома, на работе, в поезде, в тюрьме - занимался только одним: слушал съезд, слушал свободу. Именно так: свобода в те дни звучала в прямом и переносном смысле, свобода явилась в полноте звука, речи, в полноте голоса. Впервые после многих десятилетий.

Все понимали: произошел прорыв гигантской силы, теперь остановить свободу можно только жестокими репрессиями. Люди радовались и боялись радоваться. Не верили, что все это надолго, навсегда.

В центре событий стоял Горбачев. Это он ввел такой порядок, при котором народных депутатов СССР выбирали не только в административных округах по месту жительства, но и в творческих союзах, в Академии наук СССР и прочих общественных организациях, благодаря чему членами нового парламента стала достаточно внушительная группа свободомыслящих представителей интеллигенции. Эта поправка к закону о выборах имела решающее значение для демократизации общества. Горбачев открыл двери для возникновения легальной оппозиции, и она действительно возникла в лице Межрегиональной депутатской группы /МДГ/, которую возглавили три депутата: Андрей Сахаров, Борис Ельцин, Гавриил Попов.

Коммунисты, которые сегодня, в роли оппозиционеров, часто негодуют на "режим Ельцина", ограничивающий им доступ к средствам массовой информации, забывают, что они десять лет назад вытворяли с МДГ, как они ее третировали, мордовали, как запретили МДГ издавать свою газету, какие небылицы распространяли о депутатах-межрегионалах, чтобы дискредитировать их в глазах народа.

Так случилось, что те бурные, незабываемые дни ваш покорный слуга, избранный народным депутатом СССР от Союза кинематографистов, вместо того, чтобы находиться в Кремле, на съезде, в центре событий, вместо того, чтобы произнести одну из тех речей, которые вся страна слушала, затаив дыхание, провел в больнице. За две недели до открытия съезда, в самый разгар подготовки к нему группы демократически настроенных депутатов, в число которых я входил, меня ночью увезла скорая помощь по случаю прободения язвы двенадцатиперстной кишки. Мучила меня эта язва лет двадцать, не меньше, сто раз за это время могла бы прорвать кишку, но выбрала, сука, самый неподходящий момент. Как я ее тогда проклинал! Я должен делать историю, а меня кладут на операционный стол. Ко всему прочему, хирург попался неопытный, после операции обнаружили свищ. Короче говоря, я пропустил весь съезд.

Вся больница жила только тем, что происходило на съезде. Я лежал в палате на шесть коек: у каждого в носу - капельница, в ухе - микрофончик. Работа, конечно, шла своим чередом: хирурги оперировали, медсестры делали уколы, лаборанты проводили анализы, но при каждой малейшей возможности, каждую свободную минуту все бежали или ковыляли в холл к телевизору, ловили каждое слово. При этом, правда, впечатлениями особенно не обменивались, каждый переживал в себе, и трудно было догадаться, кто приветствует происходящее на съезде, а кому это как нож в сердце. Только после того, как меня навестили некоторые из депутатов, в том числе Юра Карякин, который произнес одну из самых ярких речей на съезде, в моей палате выявилось идеологическое размежевание. Кроме меня, еще двое были на стороне демократов, трое - совсем наоборот. Однако никаких открытых дискуссий мы не вели - разногласия выражались молчком: взглядами, жестами, характером улыбок. Реплики же произносились нейтральные, необидные. Нарушался этот статус-кво только в тех случаях, когда нас навещали друзья. Те без стеснения выражали свои чувства - восторги или неодобрения, происходили даже короткие стычки между "ихними" и "нашими" посетителями. Но когда гости уходили, в палате снова становилось спокойно. Говорили исключительно о болезнях, операциях, лекарствах, бросившие курить делились своим опытом бросания, не бросившие - опытом неудачных попыток. Наблюдая идеологических противников в условиях больницы, после перенесенных только что операций, по некоторым их ужимкам и ухмылкам, по выдержке взгляда, по интонации самых невинных реплик, я всем нутром почувствовал: борьба предстоит серьезная, долгая.

И вот прошло десять лет.

Конечно, за это время произошло много такого, о чем мы весной 1989-го и думать не могли. Однако надо признать: неожидаемого было немало и хорошего, не только плохого. Тогда, в первые дни работы съезда, когда выступления демократов встречались густым гулом неодобрения большинства депутатов, когда Межрегиональная депутатская группа, в работе которой, выписавшись из больницы, я принимал участие, воспринималась как обреченная кучка интеллигентов-идеалистов, мы не ожидали, что уже через два года компартия перестанет быть "руководящей и направляющей силой", что союзные республики получат возможности для свободного выбора своей судьбы, что свобода слова и мысли станут необратимыми, а рубль - конвертируемой валютой.

Поразительно: несмотря на упорное, последовательное, организованное сопротивление сторонников коммунистического режима, несмотря на крупнейшие ошибки и просчеты нового руководства, несмотря на преступную войну в Чечне, несмотря на отсутствие сколько-нибудь обнадеживающих достижений в экономике, несмотря на слабость и вялость действующей власти, несмотря на дикую коррупцию, сегодня, спустя десять лет после первого открытого выступления во всеуслышание сторонников свободы, демократическое движение, при всех своих слабостях и противоречиях, продолжает жить и оставаться объективно наиболее перспективным для России.

Почему так?

Первая и главная причина - тяжелые воспоминания значительной части общества о десятилетиях советского режима. Мерзость цензуры, мерзость преследования за инакомыслие, мерзость преследования за веру в Бога и прочие многие мерзости, возврат которых для всякого нормального человека есть вещь невозможная, недопустимая. Так тяжело было вырваться, что вернуться назад - смерти подобно. Порой думаешь, за десять прошедших лет этот мотив ослаб, утратил былую силу. Но это только кажется так до тех пор, пока не возникает реальная опасность реванша. Как только такая угроза становится явственной, инстинкты неприятия рабского советского режима моментально просыпаются. И не только у тех, кто испытал его когти на себе, но и у наших внуков, знающих о советском прошлом по книгам и рассказам.

Другая важнейшая причина устойчивости демократической модели развития - рост влияния религиозных институтов, прежде всего православной церкви, но также ислама, иудаизма и прочих верований. Как бы в последние годы коммунисты ни заигрывали с религиозными иерархами, как бы ни подстраивались под новые веяния, у верующих людей доверия к коммунистической власти нет и быть не может.

Третья сила активного сопротивления реваншу - новые профсоюзы, новые веяния в рабочем движении. Никогда при советской власти ни один коллектив трудящихся не мог ничего добиться при помощи забастовок. Они просто были запрещены, а если находились возмутители спокойствия, их ожидало только одно: тюрьма. При всем недовольстве нынешней властью, при всех проклятиях, которые рабочие посылают в ее адрес, они, тем не менее, помнят: право на открытый, действенный протест они получили благодаря демократии. Если придут к власти коммунисты, это великое право может быть на долгие годы утрачено.

Назову, наконец, еще одну - четвертую силу, работающую на стороне демократии. Эта сила - средний класс, которого пока не существует, но который очень хочет существовать. Да, именно так - у нас существует не существующий средний класс. Как экономической силы его нет, но как сила психологическая, а следовательно, и политическая - он есть. Это один из парадоксов нашего современного положения: у нас имеется значительный социальный слой, в основном состоящий из молодых людей (до сорока лет), который сегодня не имеет возможностей стать средним классом, но верует, что в недалеком будущем, если сохранится демократическая направленность развития общества, такие возможности непременно появятся. Подчеркну: я пришел к такому выводу в результате наблюдений уже после августовского кризиса.

Когда в 1989 году Андрей Дмитриевич Сахаров возглавил первую демократическую парламентскую оппозицию, у нас не было слишком больших надежд на быстрые темпы реализации демократической программы, но зато была достаточно твердая уверенность в нравственной чистоплотности наших рядов при любых поворотах судьбы и истории. Жизнь поменяла местами эти прогнозы: продвижение оказалось более стремительным, чем ожидалось, а вот моральная составляющая элиты демократического движения, увы, оказалась далеко не на ожидаемой высоте.

Жаль, конечно, что так вышло. Однако опыт истории показывает, что почти всегда так выходит: люди резко меняются, когда получают в руки большую власть. Это закон жизни, и он почти не знает исключений. Тем не менее, опыт тех же последних десяти лет отчетливо показал: если общество развивается в основе своей демократически, если есть свобода слова, свобода выборов, если работает принцип разделения властей и соблюдается конституция, пусть даже конституция не самая совершенная, - это позволяет, несмотря на разного рода политические и персональные просчеты и дурости властителей, сохранить достаточную степень свободы и стабильности, чтобы не скатиться в пропасть нового диктаторского режима.

Началось это десятилетие с того, что впервые открытые противники советского режима стали депутатами, членами парламента, закончилось - впервые проведенной за всю историю России процедурой импичмента главы государства. Неважно, что Ельцина не сместили, на мой взгляд, это даже хорошо. Но то, что процедура отстранения президента от власти в России состоялась, имеет для дальнейшей судьбы молодой российской демократии историческое значение.

Дай бог, конечно, чтобы следующее десятилетие оказалось более удачным и результативным. Гордиться ушедшим десятилетием не приходится, но и считать его позорным мы не вправе.

Не думаю, что могло быть лучше, чем было. А вот хуже и даже намного хуже быть могло вполне. Все эти годы нам явно помогали силы небесные, и раз уж они начали помогать, будем надеяться, что помогут до конца.