Господи, надеюсь, Ты сохранил жизнь Бельги Паксой, ее мужу, ее двум сыновьям, - они живут в Турции, в Стамбуле, где Ты на этих днях устроил жуткое землетрясение, погибли тысячи людей.

Бельги Паксой - замечательная женщина, переводчица русской драматургии на турецкий язык, благодаря ее огромной работе пьесы целого ряда наших авторов были поставлены на сценах турецких театров. Она перевела три мои пьесы, несколько лет назад я присутствовал на премьере одной из них в стамбульском Национальном театре, целую неделю провел тогда в этом дивном, полном жизненной энергии городе. И вот теперь Стамбул в руинах. Пытаюсь дозвониться до Бельги - нет связи.

По радио передали: землетрясение длилось сорок секунд, Это очень много. Попробуйте, не спеша, вслух, досчитать до сорока и представьте себе, что все это время, пока вы считаете, земля под вами ходит ходуном, шкафы и стены подпрыгивают, будто они игрушечные. Если вы добросовестно исполните эту своего рода медитацию, вы поймете и запомните на всю жизнь, что за сорок секунд от мощного землетрясения может быть разрушен весь мир.

Землетрясение примерно такой же силы, какое случилось несколько дней назад в Турции - около восьми баллов по Рихтеру, я пережил в 1959 году на Камчатке. В ту пору я служил в частях береговой обороны Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота, командовал небольшим подразделением в чине старшего лейтенанта. На Камчатке много вулканов, в том числе действующих, дышащих, а некоторые мертвые вулканы вдруг просыпаются, оживают. Маленькие землетрясения там происходят практически каждый день, к ним привыкли. Но землетрясение, о котором я веду речь, было одним из мощнейших в истории Камчатки, оно было вызвано извержением мощного подводного вулкана, расположенного неподалеку от берегов Камчатки.

Всевышний, чьи пути, как известно, неисповедимы, в тот раз, хотя обрушил на нас смертоносный удар, все же был милосерден. Во-первых, землетрясение случилось не ночью, а днем, часа в четыре дня. Все были на ногах. Во-вторых, и это самое главное, перед мощным, страшным толчком, был толчок меньшей силы, три или четыре балла, и этот меньший толчок сыграл роль сигнала тревоги, по которому все население полуострова Камчатка выскочило на улицу и этим спаслось. Пострадали многие, но погибли единицы.

Я в это время проводил с моими подчиненными какие-то занятия, и когда помещение, в котором мы находились, закачалось, и послышался какой-то треск, мы вскочили и рванули наружу. Воинская часть, где я служил, располагались за чертой города /Петропавловска-Камчатского/, поэтому практически мы выскочили в поле. И буквально тут же, я не успел опомниться, началось мощное содрогание земли, будто земную твердь ударил электрический заряд невероятной космической силы.

Я никогда не забуду чувство беспомощности, растерянности, обреченности, которое меня охватило. Ничего подобного я никогда не испытывал. Под моими ногами начала трескаться, расходиться земля, и трещины были такие большие, что приходилось через них перешагивать. Земля явно желала меня поглотить, и я заметался, спасаясь от этих жутких трещин, похожих на черные пасти чудовищ. Не приведи Бог повториться этому жуткому ощущению, что земля разламывается на части, на куски, и ты сейчас провалишься в кромешную пропасть.

Когда тряска прекратилась, мы еще некоторое время находились в оцепенении, ожидая новые толчки. Невозможно было поверить, что это все. За считанные секунды землетрясения душа успела обрести уверенность, что наступил конец света, возможно, она даже выскочила из тела и теперь требовалось какое-то время, чтобы она вернулась обратно, пришла в себя.

Прошло минуты две-три. Я снова обрел дар речи, способность передвигаться, вернулась память, которую на время будто отшибло. С памятью вернулось все остальное. Прежде всего, чувство ответственности за своих солдат. "Все на месте, все живы?" Сержант, мой помощник, воспринял вопрос, как приказ: пересчитал, перепроверил, одного человека не хватало. Но он тут же вспомнил, что недостающий боец отсиживает трое суток на гарнизонной гаубвахте за самоволку и пьянство. Здание казармы пострадало, но не развалилось. Только одно из помещений - склад НЗ /неприкосновенного запаса/ - оказалось в аварийном состоянии. Пришлось срочно, по быстрому, пока не завалилась надломленная стена, вынести в другое место все, что там находилось.

Уже стемнело, когда я оказался в Петропавловске. В центре города, у главного гастронома и единственного в ту пору ресторана стояла огромная толпа мужчин и женщин. Несмотря на поздний час, гастроном, хотя в его больших окнах и были вышиблены стекла, а, может быть, именно поэтому, во всю торговал единственным имеющимся продуктом - ягодным крепленым китайским вином "Тунхуа". После чистого спирта, который на Камчатке употребляли вместо водки, этот горьковатый, крепкий напиток занимал второе место по популярности. В тот вечер, оправившись от невероятного шока, вызванного землетрясением, люди были счастливы, что выжили, что обошлось, что Бог помиловал. И радуясь, чокаясь толстыми китайскими бутылкам, делились впечатлениями, пили из горлышка за здоровье друг друга, братались, целовались и пели хором заветные русские песни.

Я тоже взял бутылку "Тунхуа" и смешался с толпой. Никогда прежде и никогда после я не встречал такого большого скопления людей, объятых самой великой радостью в мире - радостью благодарения судьбе за то, что миновала смертельная опасность и они целы и невредимы. Люди были в тот вечер необыкновенно добры, щедры, платили друг за друга, рассказывали друг другу самое сокровенное, признавались и каялись в давно совершенных, забытых грехах. Господи, думал я в тот вечер почти вслух, все больше хмелея от "Тунхуа", как хорошо быть просто живым человеком,ничего большего-то и не надо, только бы дышать, смотреть, перемещаться в пространстве, думать, разговаривать, выпивать.

Чувства, пережитые в ту ночь после землетрясения, я никогда не забывал, они оказали на мою жизнь, я думаю, глубинное влияние. Я обрел тогда опыт ощущения самоценности жизни, вне зависимости от достигнутых или не достигнутых успехов и регалий. Впоследствии это не раз удерживало меня от глупых, недостойных поступков и слов.

После пережитого во время камчатского землетрясения, когда я узнаю о других землетрясениях, я каждый раз вздрагиваю и так отчетливо себе все представляю, будто сам находился в том месте, где содрогалась земля. Особенно хорошо помню время, когда случилось одно из самых кровожадных, беспощадных, безжалостных землетрясений в истории человечества - землетрясение в Спитаке, унесшее жизни десятков тысяч армян. В то время была в самом разгаре война вокруг Карабаха, и случилось невероятное - в Азербайджане тысячи людей устроили оргию радости по случаю страшной беды, постигшей Армению. Мол, так им и надо, нашим врагам, если мы не в силах их наказать, их наказывает Всевышний. В те дни я записал в свой дневник: "Природа равнодушна к людям, ей все рано - есть мы на этом свете или нет нас. Посмотрите: земля Армении вдруг разверзлась и безжалостно поглотила десятки тысяч своих детей, а ведь они были готовы защищать родную землю до последней капли крови. Как выглядит в свете этой жуткой правды чувство патриотизма, готовность людей беспощадно убивать друг друга, защищая родную землю? Не является ли такой безмерный патриотизм ничем иным, как трагической игрой, затеянной Царем тьмы против людей, против самой жизни?"

Может быть, продолжая эти мысли, думаю я сегодня, когда Турция подсчитывает многотысячные потери от последнего землетрясения, может быть, Всевышний насылает на нас эти удары, а они в последние годы участились, для того, чтобы мы задумались и пересмотрели, переосмыслили некоторые привычные нравственные ценности. Разве еще недостаточно ясно, что у людей в случае беды, в случае социальных или природных катастроф, нет никого, кто придет на помощь, кто выразит сочувствие, кроме других людей. Люди в природе, во вселенной достаточно одиноки, у них есть свои особые интересы, отличные от любых других природных феноменов. Разве это не означает, что все люди должны быть едины, особенно сегодня, когда обозначились планетарные опасности для жизни самого рода людского?

Я все больше склоняюсь к тому, чтобы разделить людей земли на два основных типа: на патриотов жизни и патриотов смерти. Все, кто ведут между собой большие и малые войны, особенно те люди, которые эти войны затевают, провоцируют, втягивают в них племена и народы - это не патриоты своей Родины, как они часто себя с воинственной гордостью называют, это патриоты смерти. Они несут смерть другим людям и самим себе. Им должны противостоять, и отчасти уже противостоят патриоты жизни - люди, которые все глубже и отчетливее осознают, что человечество должно единым фронтом предотвращать новые тотальные опасности, а возникающие между сословиями и народами конфликты решать только посредством переговоров, сколь бы длительными и трудными они не были.

Как мало значат все наши непримиримые конфликты и противоречия перед лицом тех грозных опасностей, которые "готовится" обрушить на нас равнодушная природа, холодный безжалостный космос. Землетрясения, я уверен, это предупреждающие сигналы, обращенные к чувствам и разуму людей. Землетрясения орут нам в уши: опомнитесь, прекратите укорачивать друг другу и без того короткую жизнь. Вам мало того жесткого предела жизни, который установила каждому сама природа? Землетрясения взывают к сербам и албанцам, к чеченцам и русским, к грузинам и абхазам, к армянам и азербайджанцам, к туркам и курдам, к палестинцам и евреям: пожалейте друг друга, потому что некому больше вас пожалеть.

Вы можете, конечно, мне не поверить, но я знаю точно, когда прекратятся на нашей планете землетрясения. Они прекратятся тогда, когда люди, считающие себя непримиримыми врагами, научатся друг друга жалеть и беречь.

А пока этого нет, я очень надеюсь, Господи, что ты сохранил жизнь Бельги Паксой, ее мужу, ее двум сыновьям, - они живут в Турции, в Стамбуле, они мои друзья и я ничего о них не знаю, телефон молчит…