Я получил около двадцати писем по поводу моих заметок “Десятилетка нетриумфальной демократии”, опубликованных месяц назад в связи с юбилеем Первого /горбачевского / съезда народных депутатов СССР, с которого, по существу, началось трудное демократическое строительство в стране. Эти письма заставляют меня вернуться к затронутым вопросам. Я почувствовал, что многие не понимают, каким образом, благодаря чему и кому, удалось добиться заметных перемен в обществе, закрепить достигнутое - несмотря на жесткое сопротивление сторонников коммунистического режима, несмотря на крупнейшие ошибки и просчеты нового руководства по многим направлениям, несмотря на преступную войну в Чечне, несмотря на отсутствие, сколько-нибудь обнадеживающих достижений в экономике, несмотря на слабость и вялость действующей власти, несмотря на дикую коррупцию и невероятный рост преступности.

Читатели спрашивают, как удалось при всем при этом сохранить у значительной части общества доверие к демократическим ценностям и готовность упорно добиваться их полноценной реализации? Что обеспечило в течение десяти лет эту странную неустойчивую устойчивость, шатающуюся стабильность?

Я попробую ответить. Я перечислю те психологические опоры и причины, которые, по моему представлению, помогли российской молодой демократии выстоять.

ЭТО те тяжелые воспоминания значительной части общества о преступлениях советского режима, которые перевешивают любые неудачи и просчеты демократии. Память о погибших в ГУЛАГе, о мерзостях цензуры, о преследованиях за инакомыслие, за веру в Бога, за желание эмигрировать, за чтение текстов Солженицына, Сахарова, Бродского, Довлатова, Галича и еще многих, многих десятков авторов. По существу, это была цензура всей жизни, не только текстов. Возврат всех этих кошмаров для всякого нормального человека - вещь невозможная, недопустимая. Вернуться назад – смерти подобно. Может показаться, что за десять прошедших лет этот мотив ослаб, утратил былую силу. Нет, как только угроза реванша становится явственной, инстинкты неприятия рабского советского режима моментально просыпаются. И не только у тех, кто испытал его жестокость на себе, но и у наших внуков, знающих о прошлом, о сталинщине только по книгам и рассказам.

ЭТО одна весьма любопытная закономерность в смене наших правителей. Обратите внимание, первым лидером реальных демократических преобразований стал не выдающийся диссидент А.Д.Сахаров, а генсек ЦК КПСС М.С.Горбачев То есть, не прямой, открытый противник режима, а представитель скрытой, осторожной, внутрипартийной оппозиции, своего рода противник-соратник. Смотрите дальше, - на смену Горбачеву, когда его “истинная, предательская” суть была выявлена, приходит не верный ленинец Лигачев, не кто-то из гэкачепистов, а “свой” перестройщик Ельцин, то есть снова противник-соратник. Похоже, что и Ельцина через полтора года сменят не яростные его противники Зюганов или Явлинский, а умеренный противник-соратник Лужков. Такие подмены происходят случайно неспроста. Ясно одно: они помогают процессу демократизации. Они смягчают переход из одного состояния общества в другое, они помогают избежать резких, фронтальных столкновений, своей половинчатостью, готовностью к компромиссам они как бы источают некую смазку, уменьшающую политические трения, социальный скрежет. В конечном счете, благодаря такой серии переходов власти к противникам-соратникам процесс реформ в целом не замедляется, как может показаться, а ускоряется. Подумайте, сколько бы нам еще пришлось ждать начала процесса демократизации, если бы не появился “непоследовательный демократ”, он же “непоследовательный коммунист” Горбачев?

ЭТО лояльное отношение демократов к “бывшей” управленческой элите. Как-никак произошла революция: КПСС перестала быть “руководящей, направляющей”. Но партаппарат не был репрессирован, не был ущемлен в гражданских правах, не был лишен возможности активно, свободно действовать в новых условиях. Революционный лозунг: “Кто был всем, тот станет никем!”, слава Богу, не сработал. К стенке “бывших” не ставили. Тысячи коммунистов стали очень быстро капиталистами, а десятки тысяч нашли себе достойное применение в новых структурах управления. Это уберегло нас от беспощадного гражданского противостояния, а может быть, и от гражданской войны. Если бы демократы действовали прямолинейным, мстительным, антикоммунистическим напором, как настаивали некоторые особо ретивые приверженцы справедливости, ничего бы не вышло.

ЭТО гласность, которая сохранялась даже в самые невыгодные для власти периоды, как, например, во время чеченской войны. Поползновения ввести цензуру были, но то, что каждый раз удавалось этого избежать, грело душу миллионов граждан. Я себе представляю, как такому остро реагирующему на критику человеку, как Ельцин, особенно на критику несправедливую, а такая тоже не раз бывала, трудно было удержаться от введения цензуры. Но удержался. Или удержали, уж не знаю.

ЭТО рост влияния на общество религиозных институтов, прежде всего православной церкви, но также ислама, иудаизма, других верований. Как бы в последние годы коммунисты не заигрывали с религиозными иерархами, как бы не подстраивались под новые веяния, верующие люди никогда им не простят надругательства над их чувствами, разграбления, разрушения храмов, монастырей, расстрелы монашествующих и пастырей.

ЭТО новые профсоюзы, новые веяния в рабочем движении. Никогда при советской власти ни один коллектив трудящихся не мог ничего добиться при помощи забастовок. Они просто были запрещены, а если находились возмутители спокойствия, их ожидало только одно: тюрьма. При всем недовольстве нынешней властью, при всех проклятиях, которые рабочие посылают в ее адрес, они, тем не менее, помнят: право на открытый, действенный протест они получили благодаря демократии. Они знают: если к власти вернутся коммунисты, это великое завоевание трудящихся может быть на долгие годы утрачено.

ЭТО средний класс, которого пока почти не существует, но который очень хочет существовать. Да, именно так, – у нас существует не существующий средний класс. Как экономическая реальность его нет, но как сила психологическая, а следовательно, и политическая – он есть. Это один из парадоксов нашего современного положения: у нас имеется целое сословие, в основном состоящее из молодых людей / до сорока лет/, которое сегодня не может стать средним классом, но верует, что в недалеком будущем, если сохранится демократическая направленность развития общества, это непременно произойдет. Подчеркну: я пришел к такому выводу в результате наблюдений не до, а после августовского кризиса.

ЭТО возможность получать новые впечатления. Десятилетиями мы перетасовывали, перебирали одни и те же повторяющиеся впечатления. Скука была невыносимая, тоска смертная. И вдруг хлынуло новое, причем - кому что: мне книги, вам музыка, ему “вольво”, ей - Канарские острова. Новые продукты, новые прически, новые электроплиты, новые обои, новые обогреватели, новые отели, новые скандалы…Прорва нового, нет предела новому. Каждому досталось что-то новое пощупать, посмотреть, погладить, поругать, полюбить. И это продолжается, этому нет конца. А все потому, что вырвались, и все знают, помнят, не забывают, что поэтому.

ЭТО компьютеры, это Интернет и все, что с ними связано – в России уже более миллиона человек причастны к Интернету. Следовательно, Интернет уже в состоянии влиять на политические процессы в стране. Интернет – дитя демократии, благодаря Интернету демократия получает новые возможности и перспективы. Благодаря Интернету в современном мире возрождается культура эпистолярного общения. Как в доброе старое время, сегодня посредством электронной почты миллионы людей пишут друг другу письма. Для российского уха это звучит, может быть, диковато, но, по существу, Интернет - надежная гарантия необратимости демократии в России. ЭТО завороженность масс непрекращающимися политическими интригами наверху. Все десять лет, о которых идет речь, невозможно оторвать глаза от телеэкрана. Политическая борьба в условиях гласности – фабрика нескончаемых захватывающих сериалов. Назову только самые последние в жанре комедии: “Трусики Скуратова”, “Почему Березовский ни в чем не виноват”, “Кто не убил депутата Илюхина”. Мы давно уже не народ-труженик, а народ-зритель и нам это очень нравиться. Можно на это злиться, можно негодовать, но театральность, зрелищность политики одна из привлекательных черт демократии. Вспомните, сколько радостных минут доставлял народу незабвенный парламентский шут Марычев.

ЭТО, наконец, сам Борис Николаевич Ельцин, который от всего выше перечисленного неотделим, как взор неотделим от глаза. Это была десятилетка его демократии. И как бы к ней кто не относился, эта странная, сумасбродная, обкомовская, белодомовская демократия, сто раз высмеянная в “Куклах”, в карикатурах всех журналов мира, тем не менее, выжила, пережила августовский путч девяносто первого, пережила трагедию октября девяносто третьего, только что пережила импичмент, переживет выборы в Думу, доживет до президентских выборов и выберет нам нового президента. Эта демократия пришла с Ельциным и, возможно, уйдет с Ельциным. Я не знаю, какое место она займет в истории России, – скорее всего, по ее поводу никогда не будет единого мнения.

Десять лет – значительный отрезок жизни, тем более ЭТИ, ТАКИЕ десять лет. Поэтому поступим с ними разумно – пускай они займут свое место в истории, пока они там будут устраиваться, мы не должны ни особенно гордиться ими, ни особенно стыдиться, - мы должны задуматься.

Это было время свободы: мы все знали, обо всем писали, читали, говорили. Никто никого не заставлял поступать тем или иным образом. Ни в тюрьму, ни в сумасшедший дом за политику не сажали. Каждый был себе хозяин. Таким образом, все, что произошло за эти десять лет, произошло так, как могло произойти в таком обществе, как наше . Лучше, увы, произойти не могло. Для того чтобы было лучше, должны были бы быть другими столько вещей, столько людей, столько слов, столько чувств, столько всего, что это практически немыслимо.

То, что уже позади, не могло быть другим, чем было. Не надо пытаться переделывать прошлое, которое уже позади. Давайте лучше заниматься тем прошлым, которое впереди, которое пока еще является будущим. С этим прошлым, возможно, еще не поздно сделать что-то такое, за что потом не придется бледнеть.