Щ.Author Макс Фрай "Прежде я думал, что воспоминания великих людей редкость, что в мире есть только несколько великих автобиографий.<...> И вдруг оказалось!.. Как только учредилось издательство "Академия", поперли золотые книги. Откуда они? Как их много. Оказывается, все знаменитые люди писали дневники.
Подозреваю, что все книги "Академии" <...> пишет один и тот же, нанятый на месячное жалование рублей в двести пятьдесят молодой человек в потертом пальтишке <...> Когда-нибудь обнаружится эта гигантская мистификация! Потому что трудно поверить, что человечество так счастливо, что все великие люди его оставили на память и в назидание ему описания своих замечательных жизней."
Юрий Олеша, из дневниковых записей

Я почти всеядный читатель. Но вот воспоминания, дневники, мемуары я не читаю. Не хочется лезть в чужую жизнь, копаться в чужих биографиях, натягивать на себя чужую шкуру - мне и своей вполне достаточно. Тем не менее, "Книгу прощания" Юрия Олеши я купил не раздумывая, повинуясь не внезапному порыву, но настойчивому требованию маленького мальчика, которым я когда-то был. Мне было лет шесть, когда волшебник (не "добрый", не "злой", просто волшебник) Олеша заворожил меня, как факир змею. Очень уж хороша была его "дудочка". Единственная в своем роде. Автор "Трех толстяков" казался мне продавцом "Лавки чудес"; в предисловии к "Книге прощания" Виолетта Гудкова называет его "хозяином лавки метафор" - она, разумеется, права, я бы и сам так сказал, просто в шесть лет мало кто знает слово "метафора". Мне сразу же захотелось узнать о нем все: где он родился, в какую школу ходил, в какие игры играл, когда (если!) был маленьким. Наверное, мне просто требовалось убедиться в том, что он действительно был - жил "по-настоящему", как живу я сам, а не бледной, не вызывающей ни доверия, ни сочувствия "жизнью замечательных людей". Странное дело: кажется Олеша и сам хотел бы в этом убедиться. ("...я рос среди вас, я был гимназистом, получил в подарок готовальню, в первый раз побывал в театре на "Детях капитана Гранта", - помнишь? Ведь это все было на самом деле, не в сне, не в литературе...")

Дневники Юрия Олеши, кажется, затем и писались, чтобы подкрепить столь эфемерную вещь, как одна-единственная человеческая жизнь, своего рода "вещественными доказательствами" (неопровержимыми? - если честно, не знаю). Когда писатель хочет убедиться в том, что он существует, у него нет иного выхода кроме как написать: "я существую". Любой волшебник рано или поздно становится пленником своей "волшебной палочки"; тот, кто завораживает других словами, сам становится пленником слов, и его камера в этой тюрьме - всегда одиночная.

Иногда я вижу такие сны, после которых следовало бы умереть: трудность их физиологическая, ах, - думаешь, просыпаясь, - ну разве может жить долго человек, если ему снятся такие сны, - а вот живу! <...>Откуда приходят эти сны? Будь они прокляты.
Юрий Олеша, из дневниковых записей

Наверное, у каждого писателя есть своя личная "книга книг", кстати сказать, редко - самая известная и любимая читателями, но для автора она - та единственная, ради которой все и затевалось, та, которую он поволок бы за собой на Страшный суд, если бы таковой действительно имел место, и сунул бы под нос строгому небесному судье: "на, смотри!" Дневники Олеши - несомненно, его главная книга. Возможно, это его единственная настоящая книга, а роман "Зависть" и сказка "Три толстяка", сделавшие его знаменитым - всего лишь незначительные эпизоды в его (не писательской, но человеческой) биографии. По его собственным неоднократным признаниям, Олеша не любил (ненавидел, если сохранять верность первоисточнику) беллетристику, терпеть не мог (не умел) сочинять. Дневники стали его убежищем от ненавистной беллетристики... и неожиданным исполнением его загадочного предназначения. Олеша считал жизнь единственным стоящим приключением; сны повергали его в ужас. И жизни, и снам нашлось место в его дневниках; выдуманные истории, как известно, меркнут перед историями, случившимися и приснившимися.

"Я говорил, ужасаясь тому, что говорю. Я резко вспомнил те особенные сны, в которых знаешь: это сон - и делаешь что хочешь, зная, что проснешься. Но тут видно было: пробуждения не последует. Бешено наматывался клубок непоправимости."
Юрий Олеша, "Зависть"

Дневники Юрия Олеши - странные сны прозы. Воспоминания тридцатилетней давности смешиваются в них со вчерашними, контуры предметов расплываются, а мелкие детали становятся чарующе четкими. Знакомые лица почти невозможно узнать в темноте, а незнакомые кажутся виденными когда-то. В пространстве снов смешиваются все карты, и пятый туз в колоде - не нелепое нахальство шулера, а обыденная закономерность. В этом пространстве мне мерещатся тени, которые не могли привидеться автору: внезапно Борхес, писавший о "золоте тигров", сам Юрий Карлович, который "пошел в зоопарк, поставив себе целью увидеть только тигра", а потом гладил кота, чтобы "на несколько минут привязать к себе нечто вроде тигра", и тут же упомянутый Олешей Сельвинский, чей тигр "по золоту сед", "ленивый, как знамя" становятся одним человеком - на мгновение и... навсегда. Мысли путаются, "Книга прощания" затягивает как омут. "Этого не может быть, - говорю себе я, - не тот жанр!" Однако - так происходит, и порой после ядовитого глотка чужих воспоминаний я боюсь увидеть в зеркале его отражение вместо собственного.

Знаете, какими строчками заканчиваются дневниковые записи Юрия Олеши?
"Нет ничего - ни дружбы, ни любви... Есть только возможность поднять с земли в тени огромного дерева зеленый шар, который я увидел впервые в жизни.
Кто ты, зеленый шар?"